Апофеозом этого безумия стало, конечно, Кровавое воскресенье, когда власти не придумали ничего умнее, чем начать стрелять в народ, тащившийся к царю на поклон с иконами и робкой петицией. Сотня тел, легших в те дни на мостовые Питера, стала идеальным моральным оправданием для воронки насилия, захватившей десятилетия.

Уже в XVII веке появляются, например, работы философа Томаса Гоббса, в которых содержится мысль о том, что любой народ обязан восстать против своего суверена, если суверен слишком его притесняет.

После того как Гагарин уже достаточно времени провел на земле после своего полета, вызывает его к себе Никита Сергеевич Хрущев, закрывает и запирает за ним дверь своего кабинета, ведет в дальний угол и говорит шепотом:
— «Давно я тебя хотел спросить, Юра. Ответь мне искренне, только искренне, а Его Самого или Его ангелов ты там видел?»
Гагарин тоже наклонился к уху Хрущева, и отвечает ему тоже шепотом:
— «Видел, Никита Сергеевич...»
— «Я так и знал! – прошептал горестно Хрущев. – Ну, а теперь прошу тебя, даже приказываю – никогда никому не говори об этом!»
— «Слушаюсь, Никита Сергеевич!» – сказал Гагарин.
Через несколько лет Гагарин путешествовал по Европе, посетил Ватикан и был принят римским папой. Перед концом аудиенции папа попросил оставить их одних, закрыл и запер дверь кабинета, отвел его в уголок и прошептал:
— «Ответь мне искренне, сын мой, только искренне, а Его Самого или Его ангелов ты там видел?»
Гагарин вспомнил, что он обещал Хрущеву и отвечает:
— «Нет, не видел, Ваше Святейшество».
— «Я так и знал, – прошептал горестно папа. – Только очень прошу тебя, сын мой, никому не говори об этом».